благодаря подружке и ее мерзкому семейству, твой клиент неуклонно расширяет круг знакомых христиан, и к тому же весьма просвещенных. Теперь долго не удастся избавить его от духовных интересов. Что ж! Если так, то надо их извратить.

Ты, конечно же, на учениях не раз превращался в светлого ангела[1]; пришла пора применить твой навык в боевых условиях. Ни желания плоти, ни земные приманки результата не дали: остается третье направление удара[2]. И успех на этом направлении самый почетный. Куда выше, чем какой-нибудь самодур  или хулиган, в Преисподней ценится лживый святоша, фарисей, инквизитор[3] или колдун.

Судя по окружению твоего клиента, наилучшей позицией для наступления будет граница между богословием и политикой.  Кое-кто из его новых друзей сильно увлечен социальной стороной религии; само по себе это плохо, но пользу всё же может принести.

Известно мнение, что еще в давнюю эпоху христианство было извращено и уклонилось от учения своего Основателя[4]. Такой взгляд нужен нам для того, чтобы возобновить пропаганду «исторического Иисуса»[5] как средства избавиться «от позднейших наслоений и извращений», а затем и от христианского наследия в целом. И если прежде нашему проекту «исторического Иисуса» основой был либерализм и гуманизм, то сегодня уже Карл Маркс, революция и социальная катастрофа.

Этот проект открывает перед нами большие возможности; обновлять его мы намерены для каждого следующего поколения. Прежде всего, с его помощью мы отводим религиозную мысль от реальности, потому что «историзм» в данном контексте – всегда фикция.  Исторические свидетельства не меняются, к ним не добавить[6], от них не убавить, – и каждого нового «исторического Иисуса» конструируют из них, устраняя одни факты и выпячивая другие[7]. В ход при этом идут такие догадки (мы учим людей называть их «блистательными»), на какие никто из нормальных людей не поставил бы и ломаного гроша: но издателям их вполне хватает для рекламы новых Наполеонов, Шекспиров и Свифтов в их свежих биографиях.

Далее, каждому из «исторических Иисусов» дается задача – проталкивать свою особенную доктрину. От него, как от «знаменитости» в современном смысле слова, должна исходить какая-то пустая, дикая идея, вроде эликсира молодости от психопата. В результате мы прячем от людей Его Личность и Его дело.  Мы объявляем Его учителем – но не даем узнать, насколько близки к Нему другие нравственные авторитеты человечества.  Противник дал им задачу не указывать что-то новое, а напоминать прежнее, раскрывать людям те нравственные основы, которые мы от них скрываем. Мы создали софистов – а Противник выводит им навстречу Сократа[8]. Но двуногие не должны об этом догадываться.

В-третьих, с помощью «исторического Иисуса» мы устраняем религиозное поклонение. В молитве и в таинствах клиенту открывается Лицо Противника – а мы закрываем Его условным, отдаленным, туманным и неприглядным персонажем, который говорил на незнакомом языке и давным-давно умер.  Служить ему невозможно.  На место Творца, Которому поклоняется Его творение, выдвигается политический лидер при поддержке сторонников, а затем и просто некий деятель из прошлого, о ком с одобрением отзываются историки.

Наконец, в-четвертых, такая «историческая» религия лжет об истории в целом, а не только об Иисусе, чью «историчность» она изображает.  Его  биография сама по себе не привела к Противнику ни один народ и вряд ли кого-либо лично. Первые христиане пошли за Ним, влекомые единственным историческим фактом (Его воскресением) и единственной религиозной идеей (Его спасением). Спасения они искали от власти греха: греха не против новомодных политкорректных законов, выдуманных какой-то «знаменитостью», а против исконного всеобщего нравственного закона, впитанного ими с молоком матери. Четыре Евангелия написаны позже: не призывать людей в христианство, а просвещать уже призванных.

Подводим итог: хотя проект «исторического Иисуса» может в чем-то показаться опасным, его безусловно надо поддерживать. Что же до более широкой связи между христианством и политикой, дело обстоит сложнее. Разумеется, отнюдь не желательно, чтобы христианская вера становилась у людей фактором политической жизни: устройство справедливого (хотя бы отчасти) общества было бы для нас серьезным поражением. С другой стороны, однако,  крайне желательно, чтобы она была для них средством: по возможности, средством к собственной выгоде, но на худой конец – к чему угодно, хоть бы даже и к социальной справедливости. Поэтому пусть они  сначала привыкают ценить социальную справедливость словно  исполнение воли Противника, а затем нажимай на них, пока не станут ценить христианство словно кухню социальной справедливости.  Но официантом для них Противник не будет.  Возрождать веру ради общественного прогресса – такая же дичь, как искать дороги в аптеку по дороге в Небо[9].

К счастью, запудрить двуногим мозги здесь ничего не стоит. Вот, например, один автор[10] предлагает свою собственную версию христианства и поясняет причину: «Лишь такая вера способна пережить смерть старых культур и рождение новых цивилизаций». Видишь тонкий подвох? – Дескать, верить надо не по истине, а по неким посторонним соображениям. В этом-то всё дело.

С наилучшими чувствами, – твой дядя