| В начало страницы | На заглавную страницу |
Посвящается М. Е.
Девушка пела в церковном хоре О всех усталых в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех забывших радость свою. Так пел ея голос, летящий в купол, И луч сиял на белом плече, И каждый из мрака смотрел и слушал, Как белое платье пело в луче. И всем казалось, что радость будет, Что в тихой заводи все корабли, И что на чужбине усталые люди Светлую жизнь себе обрели. И голос был сладок, и луч был тонок, И только высоко, у Царских врат, Причастный тайнам, - плакал ребенок О том, что никто не придет назад.
Меня давно уже занимал вопрос: кто там плачет, и почему? Что это за ребенок, который в церкви во время службы взобрался на высокую солею, прямехонько к Царским вратам, и давай там плакать? Причем никому как будто и дела нет! Да его бы, нахала такого, вмиг... Образ, как мне казалось, совершенно фантастический - однако в этом стихотворении, едва ли не лучшем, вышедшем из-под пера Александра Блока, попросту нет места фантазиям.
Конечно, Блок был "символистом" - и признавался Ходасевичу, что сам давно уже не понимает изрядной доли прежних своих "символов"… Вообще-то он мог выдумать всё что угодно; но только строки эти, как ясно ощущает любой внимательный читатель, не выдуманы, а найдены, услышаны. Говоря словами того же Блока, "легкий, доселе не слышанный звон", уловленный ухом поэта и переложенный на бумагу, несет в себе не выдумку, а реальную жизнь. Ребенок у Царских врат не может не иметь подлинного прообраза.
Вероятно, вы знаете в чем тут дело; а мне загадку разъяснил недавно один дьякон. "Какие тут могут быть сомнения? - недоумевает он, - Стихотворение прозрачное и ясное. Где же еще быть ребенку, причастному Тайнам, как не у Царских врат, где его причастили? А поскольку, за исключением нескольких суббот Великого поста, в приходских церквах в те далекие годы св. Даров не принимал никто, кроме новокрещенных младенцев, ребенку этому не так много дней от роду: неудивительно, что он и плачет".
И в самом деле, всё становится на свои места. Недаром возникают здесь "корабли, ушедшие в море": ведь стихи написаны в 1905 году, вскоре после разгрома русского флота в Цусимском проливе. Раскройте Псалтирь и вспомните образы 106-го пслалма - "Окованные нищетою и железом"... "Сходящие в море в кораблях"... "Озлобленные от скорби зол и болезни". Сладким волнам женского голоса, которые баюкают нас, обещая призрачное утешение, отзывается тревожный плач детской души. Перед ней, просвещенной Святыми Тайнами, открывается и судьба моряков Цусимы, и много больше того, в лучах кровавой зари ХХ века.
Если так, то почему же я сам никак не мог разобраться? Почему безпокойный младенец-первопричастник никак не приходил мне в голову? Не потому ли, что в наше время, которое у нас так принято ругать и оплакивать, образ ребенка перед Царскими вратами в корне переменился? Не потому ли, что наши дети - как, слава Богу, и наши взрослые - всё чаще и сознательнее откликаются на возглас диакона: "Со страхом Божиим и верою приступите!" Не потому ли, что на каждой воскресной и праздничной литургии, лишь только споют запричастный стих, как от амвона начинает расти очередь, дотягиваясь к выносу Даров чуть ли не до самой паперти: впереди - еще нетвердо стоящие на ногах, за ними - побольше, дальше - еще больше, дальше - родители... И ни у кого в заводе нет поднимать шум. Даже слезинки никто не проронит. По крайней мере из детей.
А накануне тех же дней почти в том же составе стоит очередь к правому клиросу, где идет исповедь. Всенощная отошла; свечи погашены, мерцают одни лампады, и те, кто еще не столь давно "плакали у Царских врат", окрепшими или огрубевшими, пронзительно знакомыми голосами, как будто пришли назад их ушедшие в безвозвратный путь родители, на левом клиросе поют Акафист Пресвятой Богородице.
Иеромонах Макарий
г. Иваново
| В начало страницы | На заглавную страницу |